Про ситуацію на сході, людей і музику.
Відомий український автогонщик, волонтер мимоволі і бард за покликанням Олексій Мочанов у інтерв’ю “Апострофу” розповів про те, чому в зоні АТО стало менше людей, які підтримують Україну, за якої умови закінчиться війна, чому він не продав свою гітару Андрію Макаревичу, і багато іншого.
— Недавно были приняты изменения к Закону о волонтерах. Не знаю, совпадение это или нет, но после вступления в силу этих изменений, многие знакомые волонтеры стали получать требования со стороны военных: к примеру, от тех, кто работает с гражданскими, требуют наличия письма от местного горсовета, что им нужна такая-то помощь. Те, кто возит груз военным, слышат заявления, что вся гуманитарка теперь будет сгружаться на складах в зоне АТО, а потом ее будут централизованно раздавать по подразделениям. Вы не наблюдаете такого “закручивания гаек”?
— В сентябре будет 20 лет с момента выхода программы «Подсолнухи», где я принимал участие в записи сюжетов об автомобилях. Меня очень хорошо в стране знают как водителя. Наверное, две трети тех ребят, которые стоят на блокпостах, и военные, и милиционеры, они выросли на моих программах. Я сейчас не пытаюсь бронзоветь, а называю вещи своими именами. Ко мне никогда не было такого же отношения, как ко всем…
— Но ведь в зону АТО многие ездят, не только вы…
— А я не знаю, как ездят другие. Не могу ничем помочь. Мой режим пребывания в зоне сильно отличается от других, я не блатной, меня просто знают. Я к этому привык, если это экономит мое время, я рад этим пользоваться. Правда, я никогда не доезжал до тех нулевых блопостов, где нужны какие-то спецкарточки, не ездил на территорию оккупированных Донецкой и Луганской областей, поэтому я не знаю, как и что. Если закон трактуется так, как вы это сказали, я считаю, что это большая глупость. Когда мы разговаривали с Полтораком (министр обороны Украины — ред.) , я ему говорил, в чем проблема доставки на самый передок: практически вся военная техника — не быстроходная. Чтобы в Песках пересечь дамбу, надо ехать очень быстро. Этого не могут сделать КрАЗ, Урал, КамАЗ или какой-то подаренный волонтерами кривой LandRover, который мы называем “ведровер”, потому что он на ладан дышит и может поломаться в любую секунду. Поэтому нужны склады на мирной территории, в Киеве или Харькове, куда мы могли бы привозить что-то, и это грузилось бы на военные машины и потихоньку доезжало до каких-то перевалочных складов, допустим, на границе желтой и красной зон. После чего мы нашли бы два-три десятка ребят на «бусиках», которые бы этот груз быстро довозили на самый край, быстро возвращались и минимизировали риск для экипажа.
— Тут большой вопрос — где гарантия, что дойдет до адресата? Мне рассказывали ребята, которые стоят на крайних блокпостах в секторе А, что командование требует всю гуманитарку от волонтеров сдавать на общий склад.
— Не ждите от меня каких-то оценок, но я думаю, что командование поступает правильно. Я вообще категорический противник того, чтобы иметь “свои роты”. Есть у тебя точка, куда ты доезжаешь, Дебальцево, допустим, или Углегорск, ты знаешь, как туда доехать, знаешь потребности ребят… Ведь бывают и такие ситуации: те, кому привезли тепловизоры, уезжают через восемь дней на ротацию и при этом не говорят об этом. И с этим тепловизором, с***, он уезжает в Новоград-Волынский. И когда ты их ловишь по дороге и говоришь: “Что вы делаете? Оставьте людям! Тебе же страшно было ночью стоять на крайнем блокпосту и ничего не видеть?” — “Да”. — “Так другому так же будет страшно стоять сегодня ночью!” Давайте называть вещи своими именами. Я видел ребят, которые приезжали на блокпост, у них было два носка на четверых. А на ротацию уезжали и забирали по семь сумок, включая консервацию, которую привозили не им лично, а чтобы было здесь! Алексей Мочанов жестко отзывается и о тех, кто сейчас разъезжает по столице и другим городам на автомобилях, отправленных на фронт волонтерами, отремонтированных, с шинами Nokian, на которые выбивались скидки, — для кого-то в порядке вещей прихватить с собой такой дорогой трофей. Он уверен, что на каждого такого нечистого на руку офицера найдется не один десяток рядовых, которые тоже тянут с фронта домой имущество. “На фронте пропорция герои/м**** такая же, как здесь”, — считает он и рассказывает, как его друзья, которые ездят в баню, каждый вторник видят там камуфлированный джип Cherokee с наклейкой “АТО”, английскими номерами, правым рулем. “Давайте говорить честно — там (на оккупированных территориях — ред.) моральных уродов хватает, но и у нас алкашей, стяжателей и ворья тоже немало”, —говорит он.
— Когда вы бываете в зоне АТО, общаетесь с местным населением? Как, по-вашему, изменились люди за этот год?
— Они стали намного меньше верить в Украину. В разы. Если раньше это было 50 на 50, то за этот год Украина ничего не сделала, чтобы на тех территориях, где сейчас не война, но есть военные, люди полюбили страну.
— А как можно убедить людей любить страну, если у них или рядом с ними — война?
— Очень просто. Когда американцы воюют, у них сначала заходит спецназ, потом — подразделения, которые занимаются зачисткой территории, потом — полиция, которые берут эту территорию под юридический контроль, потом — кухни, которые завозят продукты и кормят, потом идут плотники. Понятно, что когда город сопротивляется, там ничего живого не остается, он превращается в Грозный. Помните, как в Краматорске, когда в доме работал миномет, наши раз треснули, накрыли их, два этажа раздолбили, журналисты сняли это днем, вечером, в дождь, через листик, в пятнадцати ракурсах. И было ощущение, что я сейчас зайду в Краматорск, а там — руины. Вот рядом с этой руиной стоял кран, все починили, троллейбусы запустили. Или вот когда мы заходили в Углегорск, там особого сопротивления не было, но с конца августа и до начала зимы туда не приехала ни одна машина со стеклопакетами, а у людей зима на носу, им надо как-то дверь поправить, где-то помочь, потому что здоровые физически все поразбегались. Никто этого не делал, это делали мы. Возили туда, что могли.
— Местные же видели, что им помогают украинцы, такие же обычные люди, как они сами. Так почему отношение в Украине все равно ухудшилось?
— Люди, который были в крайних городах, таких, как Славянск, Дебальцево, Углегорск и прочие, они очень не хотели, чтобы туда сепары вернулись. Говорили нашим — ребята, не бросайте нас, потому что они видели, что эти орки творят. А там, где орки проезжали транзитом, та же Константиновка, Дружковка, где они не базировались, ну, максимум — могли отжать машину и уехать, там намного больше сепаратистских настроений. Но сейчас тенденция такая – люди смотрят их телевизор, потому что наш ничего не умеет. Хотя, когда говорят, что там нет украинского телевидения — слава Богу, потому что наши тоже врут, но не так умело и профессионально. О чем говорить, если у нас сейчас военный прокурор — это генерал (Анатолий) Матиос, хотя, как на мой взгляд, он скорее пиарщик, недостойный быть на этой должности. В первую очередь, украинизировать население, в хорошем смысле этого слова, должны военные: своим поведением, отсутствием пьяных в военной форме. Никто не говорит, что мужикам, которые там находятся, нельзя выпить. Но либо ты это делаешь в расположении (части), выпил, поиграл в нарды и уснул, либо, если ты выходишь в город, то надеваешь гражданский комплект одежды, а не камуфляж, без шевронов. Мочанов рассказывает историю, как однажды в мотеле в Артемовске он проснулся среди ночи от крика “Граната!” Пьяный военный держал в руке “эфку” (ручная осколочная граната Ф-1 — ред.).
“Я оделся, вышел, протянул руку, поздоровался, он мне протянул свою. А “усики” уже сведены, я их развел обратно, перед этим — вызвал ВСП (военная служба правопорядка — ред.)”,— вспоминает он. Оказалось, что два бойца поначалу вели себя в мотеле тихо и интеллигентно и приехали, чтобы помыться и отдохнуть. Но потом приняли “на грудь”, вызвали девочек, а дальше как в плохом кино — явился муж, а у бойца оказалась с собой граната. Но в тот раз обошлось — его утихомирили, разоружили и увезли вээспешники. Мочанов уверен, что за дисциплину в подразделении должны отвечать офицеры по работе с личным составом, объяснять и подавать пример, чтобы не было таких историй, как в Артемовске, когда в троллейбус зашел человек с “Мухой” и перепугал людей до смерти. “Таких надо забирать и судить, — считает Алексей. — И показать всем людям, что любой, кто думает, что он герой, а ведет себя как скотина, будет отловлен и наказан. И там, и тут. Но мы живем в стране, где генеральный прокурор проголосован с нарушением процедуры, кнопкодавством и чужими карточками. Я в принципе считаю, что это показатель того, что творится в стране, потому что у нас человек, отвечающий за надзор, за соблюдение закона, на своей должности сидит незаконно”.
— Учитывая такой разброд и шатание в армии, нарушение процедур, непобедимую коррупцию и прочие проблемы, сколько нам еще воевать, как думаете?
— Не знаю, когда и чем это закончится. При этом раскладе будет только хуже.
— Когда летом прошлого года отбили у сепаратистов часть территории, что потом случилось? Ресурс закончился, или командование остановило?
— И то, и другое. Думаю, что сентябрьский Минск был очень нужен, потому что нам надо было перегруппироваться, отремонтировать часть техники… Изначально была большая глупость выстраивать линию фронта такими лучами, где как порезал — так тебе готов котел. Но что надо было делать — это компетенция явно не моя, я же не в Генштабе — всю картину не вижу. Ребята были настроены переть и мстить за себя и того парня. Но мы стайерскую дистанцию длиной в год изначально пытались бежать в темпе, в котором надо бежать сто метров. Это касается и войск, и волонтерства, и обеспечения армии. Ты не можешь в этом состоянии бежать долго. Но у нас нет умения рассчитать темп.
— А как его можно рассчитать, если никто не знает, сколько еще бежать?
— Думаю, стоит задать главный вопрос Верховному главнокомандующему — что он считает окончанием войны?
— А для вас что значит окончание войны?
— Возвращение территории Украины, такой, какой она была до всех событий, с Крымом, возможно, переголосование. Но тут я не оптимист. Надо было хвататься за Крым не когда он уже уходил, а 20 лет там чем-то заниматься.
— Не планируете снова попробовать себя в большой политике?
— Я принимал участие и в мэрских выборах, и в парламентских в октябре. Никогда не было амбиций, всегда с ужасом видел эту политическую жизнь. Когда был Майдан, на котором я провел 80 ночей из 90, то, как мне показалось, тогда сформировался запрос на новые лица, подходы и новые декларации, мы попытались людям показать, что все это есть.
Мочанов признается, что личный результат — 30 тыс. голосов, которые ему отдали киевляне, его разочаровал. “Это безумно мало, и я не готов потратить свою жизнь на то, чтобы ходить вечно оплеванным”, — говорит он.
— Если использовать вашу интерпретацию войны как забега на длинную дистанцию, то можно сказать, что большая политика — это тоже не спринт, это марафон. Один раз попробовали — не получилось. Может, стоит попробовать еще?
— Нет, не стоит. Я человек очень системный. Поэтому все, чем я занимался до этого, приводило к какому-то результату. Вот смотрите: главная задача родителей, учителей, воспитателей, всех, кто окружает ребенка, определить, есть ли у него особая предрасположенность к музыке, спорту, наукам и так далее. И если они есть, хоть маленькие задатки, надо попытаться их развить. И тогда человек может зарабатывать очень большие деньги. Вот как с (Виталием) Кличко — мы все знали, как он заработал, все видели, что он ничего не украл. Если нет таких сверхвозможностей, мы предполагаем, что человек может реализовать себя в бизнесе и тоже стать богатым человеком. Если нет, тогда он может думать о государственной службе, потому что он — посредственность.
— Зачем же тогда пробовали заняться такой работой?
— У меня не было желания в длинной истории себя обозначить как претендента на большие государственные посты. Я хотел, чтобы на переходный период, на эти местные выборы, которые будут осенью, показать людям, как это все работает, и отойти в сторону. Не может быть такого, что военный комендант снял с себя китель, надел пиджак и сказал — не хочу, чтобы кто-то пришел на готовенькое, я тут буду дальше руководить. Но ты не умеешь, ты можешь ловить мародеров, не давать ломать… Поэтому, когда я 25 мая (на президентских выборах,— “Апостроф”) голосовал за (Дмитрия) Яроша, то говорил, что голосую по одной причине — в стране война, и я голосую за Верховного главнокомандующего, я не думаю, что он — президент Украины на мирное время. Нам тут Фидель Кастро не нужен. Пока идет война — да. Когда война закончится, пусть останется в политике кем угодно — Генпрокурором, министром обороны. Потому что в мирное время знания его и “Правого сектора”, да и любая идеология правая либо левая, какая-то крайняя, не нужны.
Мочанов: «Я принимал участие и в мэрских выборах, и в парламентских в октябре. Никогда не было амбиций, всегда с ужасом видел эту политическую жизнь»Фото: Владислав Содель
— Как бы вы прокомментировали то, что сейчас происходит в Верховной раде? Вы наблюдаете за тем, что делают депутаты?
— Когда выходит (Николай) Томенко и говорит три минуты о том, что нужно принять закон о запрете электрических удочек, ну, что я могу тут сказать? Дебилы. Эти люди, которые не живут жизнью по ту сторону, не видят ее. Они же доезжают до Изюма, максимум — до Семи ветров, говорят: “Вот это да, мы в зоне АТО”. Пару селфи сделали — и обратно.
— Может, им надо устроить настоящий военный туризм, чтобы они увидели и почувствовали?
— Не надо, их там поубивают.
Мочанов показывает свой наградной пистолет, который всегда берет с собой в зону АТО, выкладывает на стол один патрон. На вопрос, доводилось ли пользоваться оружием, отвечает: “Только в тире. Мы когда были в терминале, 21 октября был большой бой, я был возле парня с АГС, он говорит: “Хочешь пострелять?” Я говорю: “Нет. Я не на сафари. Медик — лечит, журналист — снимает, волонтер — помогает, ты — воюешь. Если тебя убьют, я, наверное, встану, никуда не денусь, кверху лапами точно не буду ходить по терминалу”. На вопрос, какая ситуация за все время поездок была самая неприятная или опасная, отвечает: “Приятных поездок в такое место не бывает в принципе”. Но признается, что в своих страхах не оригинален, как и 90% бойцов на передовой, боится нелепой смерти.
“Есть у пацанов такой договор, если убьет в сортире, то тебя вытащат, отмоют, положат рядом автомат, маме отправят, что ты все-таки не в параше погиб, — говорит он. — А вторая фобия — не люблю ездить в темное время суток по красной зоне. Я не боюсь обстрелов. Как пел Макаревич: “Пули, что найдет тебя, ты не услышишь, а остальные мимо пролетят”, но я боюсь попасть в ДТП со своими. Они носятся не все трезвые, на джипах, у некоторых хотя бы хватает ума надеть прибор ночного видения”. Мочанов рассказывает, как однажды из-за вылетевшего навстречу БТРа, в котором ехал Петр Порошенко, он чуть не слетел в кювет. Это было в июне прошлого года, когда президент возвращался после объявления первого перемирия в Святогорской Лавре (это был первый визит Главнокомандующего в зону АТО в таком статусе — ред). ДТП чуть не случилось на подъезде к Донецкой области. Под обстрелами Алексею Мочанову также пришлось побывать не раз. Однажды на выезде из Песков над ними пролетела мина и упала прямо в кабину КамАЗа, в котором грелись трое бойцов. До госпиталя их так и не довезли…
— Я езжу с сыном, и о себе в такой ситуации не думаю, но со своим ребенком стремно ездить. Когда однажды в Углегорске начала работать артиллерия, “Грады” по переезду, мы в обочину упали, я его накрыл, он говорит: “Папа, слезь с меня, пусть меня лучше “Град” убьет, чем ты задушишь”. Я его в снег замял — в январе дело было. Но мой малой делает тот же кусок работы, что и я. С ним комфортно, он сам многое видит, начинает понимать.
Мочанов показывает свой наградной пистолет, который всегда берет с собой в зону АТО, выкладывает на стол один патронФото: Владислав Содель
— Что он понял, например?
— Что не все, кто на войне — герои, не все, кто в тылу — негодяи с плоскостопием. И любой негодяй имеет фамилию, имя и отчество. Ему так же, как и мне, стало там комфортнее, чем здесь. Там все очень понятно, полутона присутствуют, но все легче и проще.
Он показывает подборку фотографий на своем телефоне, среди которых — Дмитрий Ярош с его любимым напитком —“Байкалом”. Мочанов смеется — теперь этот напиток называют “Коктейль Яроша”. Он показывает неразорвавшуюся мину в Тоненьком, уже давно не слышавшую детских звонких голосов площадку в Водяном. Среди череды боевых и путевых фотографий вдруг оказывается видео с Андреем Макаревичем — Мочанов с сыном встретили музыканта в Харькове, и, поскольку всегда возят с собой гитару Martin, дали ему поиграть. Макаревич, перебирая струны, спел ту самую — “Я смысл этой жизни вижу в том…” Музыкант просил продать инструмент, но Мочанов отказал — гитара именная, зато рассказал, как можно заказать такую же.
Андреей Макаревич в Харькове, сыграл на гитаре Martin, которую Алексей Мочанов всегда возит с собойФото: Владислав СодельНа еще одном фото — комбат Алексей Оцерклевич с позывным Купол, который участвовал в переговорах о передаче пленных украинских бойцов и как-то пожал руку Мотороле. Мочанов говорит, что из-за этого рукопожатия комбата буквально заклевали, но когда сам разговаривал с Куполом, тот ответил: “Да я за наших ребят его (Моторолу) в ж*** бы поцеловал, только бы их вытащить”. Мочанова такой ответ впечатлил, и он выложил фото с комбатом и заявил в своем ФБ, что тот, кто продолжит гнобить бойца, станет его личным врагом. “Люди же ситуации особо не знали”, — говорит Мочанов. Это дало свои плоды, да и сам Купол потом благодарил его за поддержку.
— Как вы думаете, а люди там и тут смогут когда-нибудь договориться?
— Сейчас, к сожалению, никто не пытается связать страну воедино.
— Вы когда-то в 2014 году в январе, когда в Киев приехали титушки, писали открытое письмо всем сторонам гражданского конфликта. Там была фраза, что “холодный и трезвый рассудок сейчас в дефиците”. Сейчас что в дефиците?
— То же самое, потому что людей с холодным рассудком стало меньше. Часть потеряли на войне, а часть — в разборках здесь.
— Что бы вы написали в таком открытом письме сейчас, к чему бы призвали?
— Сейчас нужно строить новую модель общества с нетерпимостью к полярным идеологиям. Все нужно менять, нужна конституционная реформа, смена системы, а не людей. Надо изучить историю Сингапура, Ли Куан Ю говорил, что люди, к сожалению, голосуют за простые решения, а на самом деле так не бывает. Любой человек считает, что всем надо все давать одинаково, но каждый при этом думает — всем одинаково, а мне — нет. Есть у нас проблема — люди вежливость воспринимают как слабость, но если один раз говоришь — да я тебе сейчас дам промеж глаз, он забывает все предыдущие уговоры и думает, что я очень грубый человек. Если бы люди понимали намеки, мы бы намного больше успевали.
— Выходит, что кулак работает всегда и боязнь наказания работает всегда.
— Всегда. Многие люди там не против Украины, они против того, что одна бандитская группировка сменила другую. Когда одни воюют, а другие голосуют — это всегда проблема.
— У нас поголовно у всех во власти синдром Брежнева — они хотят, чтобы их из этой власти только вперед ногами вынесли.
— Да.
— И что с этим делать?
— Стрелять.
— Вы попробовали себя в политике, не вышло, отошли в сторону. Также кто-то попробует, не сможет, также бросит.
— Я не в сторону, я за бруствер зашел. Когда мама, жена, ребенок знают, что папа в прокуратуре на 7 тыс. грн работает, а они на лыжах катаются в Альпах, ездят на Лексусе и Range Rover, они же понимают, что это все наворовано, а им нормально. Значит, ребенка они воспитывают так же. В Израиле человек с часами за 30 тыс. евро вызывает общее неприятие. Такая система — ты что дурак (такие дорогие часы носить)?
— А сколько ваши часы стоят?
— Я думаю, что 2,5-3 тыс. евро. Это именные, российские, Цедро, тут есть мои инициалы и фамилия — это 7 номер из 85 к 85-летию гоночной трассы Нюрбургринг-Нордшлайфе, где я с Андреем Кругликом стал вторым в абсолюте из 911 пилотов в 2008 году.
— Ну, кому-то покажется, что и это дорогие часы.
— Это подарок. И не единственные мои часы. Я, кстати, при Ющенко, Кучме и Януковиче жил намного лучше, чем сейчас. Я занимаюсь машинами, гонками, спортом, тренировками. Когда-то в системе компаний Курченко одному товарищу, который занимался транспортом, помогал за деньги организовать парк машин. Как сомелье занимается винным погребом, так и здесь.
Мочанов: «Это именные, российские, Цедро, тут есть мои инициалы и фамилия – это 7 номер из 85 к 85-летию гоночной трассы Нюрбургринг-Нордшлайфе, где я с Андреем Кругликом стал вторым в абсолюте из 911 пилотов в 2008 году»Фото: Владислав Содель
Фото: Владислав Содель
— Составили “машинную карту”?
— Да, подобрал какие-то для работы, для представительских потребностей, чтобы одних гостей на одном автомобиле встретить, других — на другом. Эта работа очень хорошо оплачивается. И тренировки у меня довольно дорогие были. В Германии я с кем только ни занимался.
— А сколько стоит нанять Алексея Мочанова для индивидуальной тренировки?
— Ну, в Киеве я этим не занимаюсь. Ну, представьте, в своем деле я — профессор Оксфорда или Кембриджа. И учить людей алфавиту или 2Х2=4 — это не мой уровень. Для этого есть преподаватели начальных классов.
— Для вас, выходит, нет учеников в Украине?
— У меня есть ребята, которые подходят к определенному уровню, и я понимаю, что они готовы. Мы едем в Германию, и там я их тренирую. Это стоит порядка 2-3 тыс. евро. Там есть определенный объем работы, километраж и прочее. Это моя зарплата, которую я получаю как инструктор. Последний раз я ездил довольно давно туда. Плюс у меня был бизнес — мы привозили и продавали хорошие гитары. Я неплохо разбираюсь в акустике.
— Как сейчас на жизнь зарабатываете?
— Я и гитарами занимаюсь, и музыкой, и люди помогают, которые на фронт что-то собирают. У меня “подушка” была довольно большая, своих личных 27 тыс. долларов я потратил на эту войну. По сути, все, что я заработал у Курченко, я отдал. И чувствую себя очень спокойно. (Святослав) Вакарчук у меня купил хорошие дорогие инструменты. На жизнь мне абсолютно немного надо.
Он показывает свой основной телефон — старенький Nokia 9300. Второй, iPhone, подарили друзья, и с его помощью Мочанов снимает свои волонтерские будни. Вдруг вспоминает, как однажды не взял с собой в поездку гитару, и бойцы, к которым он приехал, обиделись. “Я уверен, что меня люди больше ждут, чтобы пообщаться, может, где-то я могу успокоить за столом горячие головы”, — говорит он.
Мочанов показывает свой основной телефон – старенький Нокиа 9300Фото: Владислав Содель
С помощью iPhone, подаренного друзьми, Мочанов снимает свои волонтерские будниФото: Владислав СодельМы прощаемся, ничуть не жалея о том, что из-за затянувшегося разговора так и не попали на лекцию сэра Ричарда Брэнсона, выступавшего в Киеве на бизнес-форуме. Уже выйдя на улицу, стоя рядом с Lincoln Алексея Мочанова, слышим еще одну историю — как похожий автомобиль он купил у одного знатока хороших машин в Рубежном, как ездил по этому населенному пункту и собирал его запчасти — аккумулятор, колеса и прочее буквально на самом краю фронта, хотя кто-то, увидев машину с донецкими номерами в Киеве, обвинял его в том, что “отжал” на фронте чужую собственность. Но он по этому поводу особо не переживает, считая, что правда всегда найдет своего конечного потребителя. Главное — чтобы кому-то эта правда была нужна.
